Для полноты картины стоило бы добавить еще следующие цитаты из покойного, иллюстрирующие его отношение (может быть, на более позднем этапе) к тому, что творилось в математике в советское (послевоенное) время:
О Понтрягине (из статьи Шафаревича 1998 года):
http://ega-math.narod.ru/LSP/ch8.htm#a
Или в конце «Жизнеописания» [Понтрягина] можно увидеть картину, знакомую по временам «застоя»: власть стариков в некоторой области, в данном случае — математике. Это была группа математиков преклонного возраста, из которых некоторые в лучшие свои годы прославились своими работами, а некоторые — не прославились. Но они заняли ключевые посты, обеспечивающие влияние на положение дел в математике и использовали их для поддержки лиц, с ними связанных. Причём, чем старше члены этой «руководящей» группы становились, тем меньше они чувствовали нашу науку и тем больше подпадали под действие личных влияний. У них было не очень много рычагов влияния: они могли препятствовать изданию некоторых книг, не разрешать поездки по приглашениям иностранных университетов, способствовать присуждению премий (Ленинской и других, менее престижных), влиять на выборы в Академию наук. Эту группу математиков часто обвиняли в «антисемитизме», что было совершенно неверно (ситуация — типичная для положения в нашей стране в те годы). Конечно, среди тех, кому не разрешали выехать за границу или издать свою книгу, были евреи — просто потому, что они были среди желающих поехать по заграничному приглашению или издать книгу. Но было и много других, не выделявшихся никакими признаками, кроме того, что они были «не свои». Вот пример, который, по-моему, обладает убедительностью математического доказательства. На каждом всемирном математическом съезде (раз в 4 года) присуждаются медали молодым математикам. Впервые такая медаль была присуждена советскому математику по фамилии Новиков. Я входил тогда в состав комиссии по присуждению медалей (конечно, общался я только письменно) и помню, что выслушал много упреков в том, что действовал «не посоветовавшись» (хотя я, конечно, советовался с теми, чьё мнение для меня было весомо, но надо-то было «советоваться» с начальством). И это при постоянных тогдашних разговорах о «советском патриотизме»! Новикову не разрешили поехать получить свою медаль (съезд происходил во Франции). Более того, председателю французского оргкомитета съезда сказали, что Новикова нельзя выпускать, так как он — тяжёлый алкоголик (что было бессовестным преувеличением). Через какое-то время медаль была опять присуждена советскому математику — на этот раз по фамилии Маргулис. Его тоже не пустили получить свою медаль. Но это вызвало бурное возмущение во всём математическом мире как проявление «советского антисемитизма». Однако тогда случай с Новиковым надо было бы квалифицировать как «советскую русофобию». Но так вопрос почему-то никто не ставил (в том числе — он сам). Мне кажется, здесь как на ладони вся картина «советского антисемитизма» тех времён.
О Виноградове:
http://www.mi.ras.ru/index.php?c=vinogradov125
В пору гласности, мне кажется, было бы неправильным обходить молчанием обвинение, которое часто предъявлялось Виноградову: «Он был антисемитом!» Речь идет об очень растяжимом термине, так что без существенных уточнений такое обвинение представляется мне вообще бессмысленным. Но, как мне кажется, в какой-то интерпретации его можно применить к некоторым сторонам деятельности Виноградова. И прежде всего потому, что он любил на эту тему поговорить: например о том, что, по его мнению, во многих институтах академии евреи занимают большинство руководящих постов и только благодаря его усилиям этого не произошло в Математическом институте. Однако в реальных поступках эти его взгляды проявились в смягченной форме. Об этом свидетельствует хотя бы то, что практически все выдающиеся советские математики-евреи подолгу работали в «Стекловке», например, Бернштейн, Гельфонд, Люстерник, Шнирельман, Наймарк, да и многие другие. Крупный математический талант он ощущал каким-то шестым чувством, и для него талант перевешивал все другие соображения. Но в менее бесспорных случаях он, несомненно, бывал необъективен в этом отношении. Хотя все же спорить с ним было можно, а иногда и переубеждать.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
timeasmymeasure
Для полноты картины
Date: 2017-02-21 02:20 pm (UTC)О Понтрягине (из статьи Шафаревича 1998 года):
http://ega-math.narod.ru/LSP/ch8.htm#a
Или в конце «Жизнеописания» [Понтрягина] можно увидеть картину, знакомую по временам «застоя»: власть стариков в некоторой области, в данном случае — математике. Это была группа математиков преклонного возраста, из которых некоторые в лучшие свои годы прославились своими работами, а некоторые — не прославились. Но они заняли ключевые посты, обеспечивающие влияние на положение дел в математике и использовали их для поддержки лиц, с ними связанных. Причём, чем старше члены этой «руководящей» группы становились, тем меньше они чувствовали нашу науку и тем больше подпадали под действие личных влияний. У них было не очень много рычагов влияния: они могли препятствовать изданию некоторых книг, не разрешать поездки по приглашениям иностранных университетов, способствовать присуждению премий (Ленинской и других, менее престижных), влиять на выборы в Академию наук. Эту группу математиков часто обвиняли в «антисемитизме», что было совершенно неверно (ситуация — типичная для положения в нашей стране в те годы). Конечно, среди тех, кому не разрешали выехать за границу или издать свою книгу, были евреи — просто потому, что они были среди желающих поехать по заграничному приглашению или издать книгу. Но было и много других, не выделявшихся никакими признаками, кроме того, что они были «не свои». Вот пример, который, по-моему, обладает убедительностью математического доказательства. На каждом всемирном математическом съезде (раз в 4 года) присуждаются медали молодым математикам. Впервые такая медаль была присуждена советскому математику по фамилии Новиков. Я входил тогда в состав комиссии по присуждению медалей (конечно, общался я только письменно) и помню, что выслушал много упреков в том, что действовал «не посоветовавшись» (хотя я, конечно, советовался с теми, чьё мнение для меня было весомо, но надо-то было «советоваться» с начальством). И это при постоянных тогдашних разговорах о «советском патриотизме»! Новикову не разрешили поехать получить свою медаль (съезд происходил во Франции). Более того, председателю французского оргкомитета съезда сказали, что Новикова нельзя выпускать, так как он — тяжёлый алкоголик (что было бессовестным преувеличением). Через какое-то время медаль была опять присуждена советскому математику — на этот раз по фамилии Маргулис. Его тоже не пустили получить свою медаль. Но это вызвало бурное возмущение во всём математическом мире как проявление «советского антисемитизма». Однако тогда случай с Новиковым надо было бы квалифицировать как «советскую русофобию». Но так вопрос почему-то никто не ставил (в том числе — он сам). Мне кажется, здесь как на ладони вся картина «советского антисемитизма» тех времён.
О Виноградове:
http://www.mi.ras.ru/index.php?c=vinogradov125
В пору гласности, мне кажется, было бы неправильным обходить молчанием обвинение, которое часто предъявлялось Виноградову: «Он был антисемитом!» Речь идет об очень растяжимом термине, так что без существенных уточнений такое обвинение представляется мне вообще бессмысленным. Но, как мне кажется, в какой-то интерпретации его можно применить к некоторым сторонам деятельности Виноградова. И прежде всего потому, что он любил на эту тему поговорить: например о том, что, по его мнению, во многих институтах академии евреи занимают большинство руководящих постов и только благодаря его усилиям этого не произошло в Математическом институте. Однако в реальных поступках эти его взгляды проявились в смягченной форме. Об этом свидетельствует хотя бы то, что практически все выдающиеся советские математики-евреи подолгу работали в «Стекловке», например, Бернштейн, Гельфонд, Люстерник, Шнирельман, Наймарк, да и многие другие. Крупный математический талант он ощущал каким-то шестым чувством, и для него талант перевешивал все другие соображения. Но в менее бесспорных случаях он, несомненно, бывал необъективен в этом отношении. Хотя все же спорить с ним было можно, а иногда и переубеждать.
Майкл